Одна из наиболее ярких историко-публицистических работ о «комплексе Филофея» принадлежит перу видного историка русского зарубежья Н.Ульянову. В образной форме он ярче всех развенчал ходульные представления об «имперском» характере «филофейства», отметив и то главное, что неизбежно ускользает из атеистической историографии, тем более не знакомой с азами библейской истории и основами христианского богословия.49 Н.Ульянов приводит толкование авторитетнейшего исследователя церковной идеологии Н. Каптерева, трактующего учение весьма ясно: Ветхий Рим пал за утерю веры, новый Рим – тоже за утерю благочестия и союз с латинянами, за что наказан порабощением со стороны “агарян” – арабов. Если русские люди не уберегут переданного Божественным Промыслом им на сохранение православия, то третий Рим – Москва тоже падет. Но последствия этого будут совсем гибельны, так как у ветхого Рима был наследник – новый Рим – Константинополь, у того – преемником стала Москва, она же не будет иметь наследников, так как “четвертому Риму не быть. Если погибнет Москва как носитель праведной веры, то погибнет православие в мире, и русские люди уже одни будут неизбывно виноваты в этой гибели”.

Наконец, нужно привести еще одно весьма убедительное доказательство абсолютного отсутствия в учении Филофея какой либо прокламации государственной идеологии. В одном из немногих признаваемых исследователями версий послания, несколько строк о Третьем Риме являются лишь частью текста, озаглавленного “Послание великому князю Василию, в нем же об исправлении крестного знамения и о содомском блуде”. Оказывается, прямой целью обращения был не призыв к мировому господству, а к устроению внутрицерковных дел и к поддержанию христианской нравственности. Послание убеждает князя, поскольку он – единственный православный царь, осознать свою ответственность за все грехи и пороки и взять на себя в полной мере заботу об охране благочестия. В этом тексте осуждение содомского греха и борьба с ним занимают Филофея больше, чем учение о Третьем Риме. Тирада о Риме приведена лишь в конце (“малая некая словеса изречем о нынешнем православном царствии”) только для того, чтобы сказать: “сего ради подобает тебе, о царю, содержати царство твое со страхом Божиим”.50

Для тех, кто усматривает в послании Филофея империалистическое завещание “царизму”, следует ознакомиться с обстоятельствами, в которых этот текст стал неким историческим мифом, на котором построен стереотип о русской истории. Многие сегодняшние авторы – неофиты-«фундаменталисты» из противоположных побуждений, исходя из установившегося необоснованного мнения о широком распространении на Руси этого пророчества, славят это учение как “чеканную формулу”, как доктрину-прокламацию, якобы ставшую реальной концепцией государственного строительства, осознанно реализуемой царями. На деле и этого не было по простой причине, что послание это практически до XIX в. было неизвестно, и нет никаких свидетельств о том, что русские цари знали о нем или как-то откликались на него. Учение о православном самодержавии, которое также не существует в виде законченной доктрины, предназначенной для прокламации, безусловно исполнено духом служения и охраны праведной веры, но это лишь свидетельствует об общей пронизанности общественного и государственного сознания Московской Руси православным эсхатологическим толкованием мировой истории. Но оно, если и совпадает по духу с видением Филофея, тем не менее, вовсе не опирается конкретно на его послание. Это послание упоминается лишь в считанных памятниках церковной литературы, в основном раскольничьей и лишь в связи с выпадами Филофея против звездочетов, латинян и спорами о крестном знамении.

Слова о Третьем Риме были повторены лишь однажды – при приезде Вселенского патриарха Иеремии в 1589 году для учреждения патриаршества на Руси, что подтверждает лишь мнение, что это учение чисто церковное. Н.Ульянов полагает, что и в самой церкви идея о Третьем Риме выродилась в ХVI веке в чисто практическую идею – возведение московского митрополита в сан патриарха. Как только это было достигнуто, о третьем Риме замолчали, и в XVII веке почти нет упоминаний о нем.

В XVIII и в первой половине XIX века память о Филофее совершенно изгладилась – ни Н.М.Карамзин, ни митрополит Евгений Болховитинов, автор словаря о писателях духовного чина греко-российской церкви ничего о Филофее как авторе доктрины о Третьем Риме не упоминают. В «Словаре» митрополита Евгения Болховитинова, потребовавшего от него почти тридцати лет неутомимого изыскания, и ставшем для своего времени высшим достижением в систематизации церковной историографии, говорится, что из сочинений Филофея дошло до нас «в рукописях два его послания». Первое заключает его ответ на «вопрос о летоисчислении, Астрономии и Астрологии», где Филофей «благоразумно опровергает суеверие к сим наукам», а «второе написано во время моровой язвы и осуждает Градских начальников за запрет Священникам исповедывать и причащать умирающих».51

Имя Филофея стало известным широкому кругу историков, мыслителей в 1846 году в I томе “Дополнений к Актам Историческим”, где напечатано послание Филофея к дьяку Мунехину-Мисюрю, остальные его писания стали появляться в конце 50 и в 60 годах XIX столетия в “Православном собеседнике”. Только после этих публикаций на псковского старца обратили внимание А.Н.Пыпин, С.М.Соловьев, Е.Е.Голубинский, о.Николаевский, В.О. Ключевский и другие. Под пером этих профессоров имя Филофея стало известным, и его подхватили поэты, религиозные мыслители, публицисты. Почва для этого была самая благоприятная: общественное сознание России кипело переживанием дилеммы Россия и Европа, славянофилы и западники дискутировали. В результате несколько строк Филофея обросли пышной легендой как в устах адвокатов, так и оппонентов Православной Руси, но содержание этой легенды определяется не действительной ролью учения в государственной политике России, а идейным и политическим климатом века Александра II.

Книги 13 июня 2010